У нас сейчас две проблемы — Минобороны и пуговица… Пуговицу мы найти можем?.. Чисто теоретически можем!
А с Минобороны мы сделать ничего не можем… выход — надо искать пуговицу…
"День радио"
Все равно нет уже никаких сил на это все. На все эти перепосты. И мнения. И вообще. Пуговица, блять, я сказала!Поэтому сейчас здесь будет флешмоб.
На протяжении пяти дней осаленный постит какое-то стихотворение на выбор. Желательно, я так понимаю, от разных авторов, потому что так интереснее.
Осалю вот этих граждан:
MaryGloster,
Aldhissla, [J]smb.[/J],
Рыжая Лорна,
Papa-demon,
Меррит,
Тангорн,
Чжан,
Comma,
ComOk, а также всех, кто еще захочет осалиться.
Меня осалил
Self-mad, который сначала не хотел этого делать, потому что я вроде как не люблю стихи. Это не совсем правда. Просто меня не научили их любить в детстве (не скажу, что не пытались), поэтому теперь я люблю их неправильно. И не те. В основном не классику, не каких-нибудь, например, поэтов серебряного века, которых, может, и стоило бы, а всякое современное случайно найденное нечто. И все равно, полагаю, делаю это неправильно. Зато наконец-то искренне, а не как в школе.
Хотя из школьных лет у меня, как ни странно, остался Маяковский (внезапно), причем, одно конкретное стихотворение, но я его все-таки не буду вешать, потому что не настолько уж оно "мое".Я буду вешать то, что почему-то оказалось "мое" совсем и навсегда, и каким-то образом со мной осталось.
День первый* * *
Если бы кто-то меня спросил,
Как я чую присутствие высших сил -
Дрожь в хребте, мурашки по шее,
Слабость рук, подгибание ног, -
Я бы ответил: если страшнее,
Чем можно придумать, то это Бог.
Сюжетом не предусмотренный поворот,
Небесный тунгусский камень в твой огород,
Лед и пламень, война и смута,
Тамерлан и Наполеон,
Приказ немедленно прыгать без парашюта
С горящего самолета, - все это он.
А если среди зимы запахло весной,
Если есть парашют, а к нему еще запасной,
В огне просматривается дорога,
Во тьме прорезывается просвет, -
Это почерк дьявола, а не Бога,
Это дьявол под маской Бога
Внушает надежду там, где надежды нет.
Но если ты входишь во тьму, а она бела,
Прыгнул, а у тебя отросли крыла, -
То то Бог, или ангел, его посредник,
С хурмой "Тамерлан" и тортом "Наполеон":
Последний шанс последнего из последних,
Поскольку после последнего - сразу он.
Это то, чего не учел Иуда.
Это то, чему не учил Дада.
Чудо наступает там, где, помимо чуда,
Не спасет никто, ничто, никогда.
А если ты в бездну шагнул и не воспарил,
Вошел в огонь, и огонь тебя опалил,
Ринулся в чащу, а там берлога,
Шел на медведя, а там их шесть, -
Это почерк дьявола, а не Бога,
Это дьявол под маской Бога
Отнимает надежду там, где надежда есть.
Дмитрий Быков
________________________________________________________________________День второйТут предсказуемо будет Дана Сидерос, она же Шутник.
Честно говоря, я просто задолбалась выбирать. Перелопатила весь дневник, открыла (щас пощитаю)... да, двенадцать вкладок. Мне нравится почти все. Правда. В смысле, не из двенадцати открытых, а вообще почти все. Больше всего, наверное, я люблю Орфея, но он все-таки здоровая поэма, а не стихотворение.
Поэтому пусть будет это, просто потому, что из хорошего какое ни выбери, все равно будет хорошо. Но выбирать все равно было сложно, так и знайте.
* * *
Один мой друг подбирает бездомных кошек,
Несёт их домой, отмывает, ласкает, кормит.
Они у него в квартире пускают корни:
Любой подходящий ящичек, коврик, ковшик,
Конечно, уже оккупирован, не осталось
Такого угла, где не жили бы эти черти.
Мой друг говорит, они спасают от смерти.
Я молча включаю скепсис, киваю, скалюсь.
Он тратит все деньги на корм и лекарства кошкам,
И я удивляюсь, как он ещё сам не съеден.
Он дарит котят прохожим, друзьям, соседям.
Мне тоже всучил какого-то хромоножку
С ободранным ухом и золотыми глазами,
Тогда ещё умещавшегося в ладони...
Я, кстати, заботливый сын и почетный донор,
Я честно тружусь, не пью, возвращаю займы.
Но все эти ценные качества бесполезны,
Они не идут в зачет, ничего не стоят,
Когда по ночам за окнами кто-то стонет,
И в пении проводов слышен посвист лезвий,
Когда потолок опускается, тьмы бездонней,
И смерть затекает в стоки, сочится в щели,
Когда она садится на край постели
И гладит меня по щеке ледяной ладонью,
Всё тело сводит, к нёбу язык припаян,
Смотрю ей в глаза, не могу отвести взгляда.
Мой кот Хромоножка подходит, ложится рядом.
Она отступает.
Но совсем заткнуться на этом я не смогу, поэтому вот еще несколько из тех самых двенадцати вкладок: раз, два, три, четыре, пять, шесть.
________________________________________________________________________День третийСегодня будет несерьезное.
Все думала, как бы половчее втулить Арбенина, мучительно хотелось чего-то вроде:
Иона не влюблён, и не простужен,
И стон его - не аномалия рассудка...
Но это все-таки песня, а не стихотворение, соответственно - читерство. Абажать песню сто раз, но читертво все равно.
А потом я вспомнила.
Стихи о советском насморке
Когда достаю из штанины своей
Я тряпку размером с газету "Труд",
Увидев масштабы моих ноздрей,
Пугается робкий рабочий люд.
Интеллигенция лезет под стол,
Роняя в Ницше свое пенсне.
Крестьянин кутается в подол,
Жену надевая заместо кашне.
Бюрократ запирает дверь на обед
И в нарукавники прячет дрожь.
И даже забивший на службу дед
Ховает в сапог свой чухонский нож.
Мой нос - не кнопка, мой нос - комбайн:
Чихну - и в стене прорубаю брешь,
Как-будто рок-группа "Кампфовый Майн"
Слабала трагедию в стиле треш.
Не нос - носина! Бомба! Труба!
Неизлечимый природный бунт!
А если чихну я не раз, а два,
Кругом остается один лишь грунт...
Стук в дверь. Это кто-то пришел ко мне.
А, это власти - изъять мой нос,
Чтоб больше я им не брешил в стене
И чем-нибудь мирным решал вопрос.
Теперь я безносый, увы, мужчина.
Такой вот гоголь стрясся со мной.
А женщины, дуры, узнав причину,
Не верят, что насморк тому виной!
Впервые я услушала его по дороге на работу, в автобусе - у меня был весь Арбенин (+Зимовье Зверей) залит на плеер и я неспешно разгребала завалы. Очень удивилась, когда вместо песен пошло вот это. Зато это единственный случай в истории, когда я, слушая стихи, хихикала вслух.
А еще я обожаю цикл про Пушкина, но все это, как мне кажется, все-таки лучше слушать, чем читать глазами.)
Люблю, как он читает.
________________________________________________________________________День четвертыйЭто стихотворение принесла в мою жизнь beside. И с тех пор оно символизирует все то, что раньше не могло быть должным образом просимволизировано.
Элегия
Мальчики поймали стрекозу
Оторвали половину жопы
Вставили туда сухую травку
И сказали ну теперь лети
Полетела в небо стрекоза
В небе облака над ними звезды
Пустота и холодно и страшно
В жопе травка слезы на глазах
Мальчики поймали пескаря
Оторвали половину жопы
Вставили туда сухую травку
И сказали ну теперь плыви
И поплыл пескарик по реке
Там моря а дальше океаны
Тишина и солоно и страшно
В жопе травка слезы на глазах
Я иду шагаю по Москве
Тут реклама ласково мигая
Предлагает разные тарифы
Тут построил скульптор Церетели
Много страшных каменных уродов
Тут с плаката лыбится Киркоров
Как вампир влюбленный в пионера
Тут стоят смешные проститутки
Их увозят по делам машины
Пахнет нефтью и венозной кровью
Путин едет в черном членовозе
В жопе травка слезы на глазах
by thipharet
________________________________________________________________________День пятыйНе очень-то пять дней подряд у меня получилось, ну да ладно.
Я долго думала, и здесь все-таки будет напоследок Вера Полозкова. В отличие от чибика, я за ее творчеством постоянно не слежу - ну, как-то вот так получилось, за Шутником да, а за ней нет, - поэтому будет старое стихотворение, которое только ленивый и слепой не видел, но оно все так же прекрасно и все так же близко мне, как и тогда, когда я на него впервые наткнулась.
* * *
С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще;
она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.
Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически;
его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.
Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его;
его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.
Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания.
Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно.
Даже больше, осознавая свое бесправие.
Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.
Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»;
она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.
Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала.
Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.
Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба;
у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, несудьба.
Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод.
А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.
Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится.
Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.
Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая».
Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.
И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота
– остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.
________________________________________________________________________