Везет мне что-то на "зайчиков" в последнее время

А я ведь еще от Хаула не отошла...

Итаг. Отсмотрены уже 20 серий Алхимика.
Сегодня первое, что сделала на работе - нарыла себе кучу обоек с полковником Роем Мустангом (и выбираю, какие повесить).

Ибо любивен немеряно ^_~



Кроме того, нарыла таки (совершенно случайно) нежную, но все-таки яойную картинку Рой/Эд:



А еще (спешиал ту Aldhissla) - есть там такой персонаж, поведением чем-то на Шульдиха похожий. Завистью зовут ^_~
В некотором роде - тоже зайчик. Не совсем мой, но все же ^_~



Вот досмотрю до конца (а потом еще, наверное, Шамбалу тоже посмотрю) , и как пойду искать фандом...

@темы: Fullmetal Alchemist, отсмотр, слэш&яой, аниме

---

Два одиночества. Фикус по ГП

Название: Два одиночества
Автор: Terra Nova
Бета:  Aldhissla
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Два одиноких мущщинки тянутся друг к другу.
Pairing: Ремус/Гарри, упоминание Ремус/Сириус
Жанр: romance, в конце даже флафф
Disclaimer: Ничего чужого мне не надо, у меня и своего хватает.
Предупреждение: много бухла и немножко травки

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Меньше чем через сутки после того, как Тонкс упаковала чемоданы, чмокнула меня в щеку и аппарировала, Гарри появился на пороге моего дома с бумажным пакетом, в котором что-то подозрительно позвякивало. Виски. Три бутылки. Даже для более стойких желудком, согласитесь – немало. А я ведь почти не пью.
– Привет, Рем, – сказал он. – Не занят?
Я был настолько не в своей тарелке, что просто покачал головой и пропустил его в дом. Гарри прошествовал на кухню, поставил пакет на стол. Я вошел вслед за ним, прислонился спиной к дверному косяку и молча уставился на него.
Гарри оглядел кухню.
– Нда, разгромчик. Бокалы у тебя есть?
– В шкафу.
Он достал два стакана, сунул нос в один из них, подул, и закашлялся от пыли.
– Ты их когда-нибудь моешь? – Он поднял на меня глаза.
– Иногда. Гарри, что случилось?
Гарри направился к раковине, чтобы сполоснуть стаканы.
– В смысле? Ничего не случилось. – Он повернулся ко мне, поставил стаканы на стол и достал первую бутылку. – Решил проведать тебя.
– Спасибо, Гарри, но я все еще не очень понимаю…
– Я видел Тонкс, – наконец, признался он. – Она ведет себя так, как будто все хорошо. Не знаю, может, у нее и хорошо, хотя я не очень верю. Так что я пришел узнать, как ты.
– Жив, – улыбнулся я, присаживаясь к столу. – Не то чтобы замечательно себя чувствую, но ей наверняка тяжелее.
– Это еще почему? – Гарри откупорил бутылку и плеснул на два пальца виски в каждый стакан. – Лед есть?
– Посмотри в холодильнике.
– Так почему Тонкс тяжелее? – спросил Гарри, вернувшись с третьим стаканом, куда он высыпал лед.
– Просто потому, что она женщина. – Я пожал плечами и отпил из своего стакана. Скривился: никогда не жаловал виски. Огневиски, впрочем, тоже.
Гарри фыркнул.
– Это ерунда, Рем. Когда Рон с Гермионой ругаются, причем, каждый раз – навсегда, Рон рыдает у меня на плече, а Гермиона спокойно отправляется за покупками.
– Это просто внешние проявления, – возразил я. – У Рона что на уме, то и на языке. А Гермиона… она более тонкая натура. Не сомневаюсь, что на самом деле она переживает гораздо сильнее Рона, просто не показывает виду.
– Да хрен с ними обоими, – неожиданно заключил Гарри. – Выпьем.
Мы выпили. На этот раз виски пошло легче, как будто первый глоток проложил лыжню для всех последующих. Я откинулся на спинку стула и блаженно улыбнулся.
– Спасибо, Гарри. Вряд ли я сам додумался бы до этого, но похоже, я в этом нуждался.
– В чем? В выпивке или в компании? – усмехнулся Гарри.
– И в том, и в другом. – Я расправил на коленях полы своего старого халата. – Не скажу, чтобы я сильно переживал, но я определенно рад твоему приходу.
– Вот и ладушки. Понеслась?
И понеслась. Три бутылки мы все-таки не осилили, сломались где-то на второй. О чем говорили – уже не помню, но кажется ни о чем серьезном. По крайней мере, точно не о Тонкс. В конце концов Гарри заснул на маленьком диванчике в спальне, а я – в своем любимом кресле. Почему никто из нас не выбрал кровать, я понятия не имею.

* * *

После нашей пьянки с Гарри прошло недели две. О Тонкс я почти не думал, и это почему-то меня смущало. Наш союз с самого начала был в основном ее идеей, я просто не возражал. Но почему-то мне казалось кощунственным совсем не думать о ней. Мне казалось, что ее это должно обижать. И наверное, обижало. Я даже задумался: а не ждет ли она, что я сам к ней приду, и попрошу вернуться? Она, конечно, сказала, что на этот раз – навсегда, но это же Тонкс… Она сама не знает, что у нее навсегда, а что до понедельника.
Но идти к ней не хотелось. Я оправдывал себя тем, что не знаю, где ее искать. Хотя это, конечно, было сущей глупостью: не так уж сложно спросить у той же Молли. Которая, конечно, в курсе, и после продолжительной лекции на тему «Ремус, почему ты так мучаешь нашу бедную Тонкс?!» укажет точный адрес.
Я поморщился, взял чашку с чаем и влез на подоконник. Солнце уже садилось, значит, было никак не меньше девяти вечера.
Вытянув ноги на всю длину подоконника, я поставил чашку на пряжку ремня и закрыл глаза. Ну их всех к черту. Жалко Тонкс, жалко Молли, которая искренне желала нам счастья. Но так тоже нельзя. Каждый день изображать бурные страсти… Никогда не думал, что Тонкс в семейной жизни – такой тайфун. Утомляет, честно говоря. Уж лучше так, одному.
Я с наслаждением потянулся, и чуть не уронил чашку. Подхватил ее в последний момент, и краем глаза заметил соседку, молоденькую ведьмочку, идущую, судя по направлению, в сторону местной книжной лавки.
– Добрый вечер, мистер Люпин. – Она улыбнулась и чуть склонила голову, отчего прядь черных как смоль волос скрыла от меня один ее глаз. – Отдыхаете?
– Добрый вечер, Лисса. – Я улыбнулся и поспешно запахнул на груди рубашку: когда я сижу дома, мне всегда лень ее застегивать. – Наслаждаюсь теплом, покоем и крепким чаем.
Она кивнула. Судя по скорости, с которой в поселке расходятся слухи, она уже была прекрасно осведомлена об уходе Тонкс. Через несколько секунд неловкого молчания я осознал, что Лисса ждет приглашения на чай.
Как избежать этого, я не знал.
Поэтому когда Гарри (с очередным бумажным пакетом) аппарировал прямо под мое окно, я был вне себя от радости.
Гарри огляделся, узрел Лиссу и робко улыбнулся.
– О, добрый вечер. Я не помешал?
– Нисколько, – ответил я. – Гарри, познакомься, это Лисса, моя соседка. Лисса, это Гарри.
Ведьмочка протянула ладонь для рукопожатия, и Гарри неловко сунул пакет подмышку, чтобы освободить правую руку. Героя всего волшебного мира Лисса не узнала, чему Гарри, кажется, обрадовался.
– Вы друг мистера Люпина? – спросила Лисса.
– Да, я как раз решил зайти в гости к Ремусу. – Гарри кивнул в сторону окна.
– Присоединитесь к нам? – спросил я. В конце концов, устрою личную жизнь молодого поколения. Раз уж моя никак не складывается.
– С удовольствием, – кивнула она.
И я поплелся открывать им двери.

* * *

Начали мы, как добропорядочные люди, с чая. Через час Лисса не отказалась от виски, а через два с глупым хихиканьем отправилась с Гарри, который от выпивки стал куда смелее и раскованнее, в гостевую спальню. Еще через полчаса Гарри вернулся в кухню. Один.
Я сидел на подоконнике, смотрел на фонари за окном и допивал виски. В кухне было почти темно, так как в последние полчаса Гарри устроил тут «интимный полумрак», а после его ухода мне лень было включать свет.
– Вот так всегда, Рем, – пожаловался Гарри, плюхаясь на стул. – Так всегда.
Я повернулся к нему.
– Что случилось?
– Да ничего не случилось. – Он махнул рукой и плеснул себе виски. Чертыхнулся и перелил напиток в другой стакан: в свете фонаря, льющемся через окно, на первом стакане обнаружился отпечаток помады. – Девочки, подружки. Тьфу. Каждый раз одно и тоже. Все сплошь дуры.
– Э… Гарри… А ты не пробовал тащить их в спальню в трезвом виде? – попытался пошутить я.
– Пробовал. Все то же самое. Надоело. Эта, слава Мерлину, хотя бы не узнала меня. Может, газет не читает, а может, без шрама моя физиономия не такая приметная. Маггловские косметические хирурги творят чудеса. – Он отсалютовал мне стаканом и выпил.
Я слез с подоконника и сел за стол напротив него.
– И давно у тебя с девушками не клеится?
Он поднял на меня насмешливые глаза, но за насмешкой пряталась грусть.
– А у меня с ними никогда не клеилось. Сначала была война, и я говорил себе, что не время влюбляться. Потом война закончилась, Волдеморт пал, сраженный моей недрогнувшей рукой. – Он усмехнулся. – Я сказал себе, что после войны дел еще больше, стал аврором, ловил оставшихся УПСов. Потом и этот период закончился. А-а, что там говорить… – Он покачал головой.
– А как же Джинни? – спросил я.
– А что Джинни? Пока я разбирался с волдемортами и упсами, она поняла, что давно пылает нежной страстью к Малфою, только все никак не решается себе в этом признаться. Он ведь теперь тоже герой войны, дрался на нашей стороне, метка сошла, так что все чин чином.
– Ты ее любил? – спросил я. Наверное, это все виски. Я не стал бы затевать такой разговор по трезвому.
– Не знаю, честно говоря. Обидно было, это да. Но не так чтоб сильно.
– Ясно.
Помолчали.
– Рем?
– А?
– А ты?
– Что я?
– Ты влюблялся?
Ооо, приехали, подумал я. Виски, оказывается, имеет еще одно интересное свойство: вызывает нежелательные воспоминания. Хорошо, что в темной кухне выражение моего лица не разглядишь.
– Да, однажды.
– Давно?
– Давно, – сказал я чуть более резко, чем собирался. – Я не хочу об этом говорить, Гарри.
– Ерунда. Об этом надо говорить. – Гарри прошел к холодильнику, открыл дверцу и достал лед. Мне подумалось, что когда единственный в помещении свет льется из открытой дверцы холодильника, этот холодильник похож на портал в неведомое. Я хмыкнул.
– Так кто она? – Гарри бросил лед в наши стаканы и обновил виски.
– Он, Гарри.
– О…
– Ы! Давай закроем эту тему. Я иду спать. – Я поднялся и вместе со своим стаканом направился в спальню.
Вопрос Гарри догнал меня, когда я выходил из кухни.
– Сириус?
Я застыл в дверях.
– Это был Сириус?
Я вышел из кухни.

* * *

Конечно, заснуть не получилось. Я вертелся с боку на бок, накрывал голову подушкой. Все без толку.
«Это был Сириус?»
Черт.
Черт, черт, черт, черт, черт!
Кто его просил, этого мальчишку?!
Я не думал об этом два года. Честно, даже не вспоминал. Да и подумаешь тут, когда Тонкс везде, во всем, в каждой вещи.
А Сириуса уже девять лет как нет в живых. И я запретил себе об этом думать. Запретил вспоминать.
Об этом все равно никто не знает. Знал только Джеймс, но Джеймс…
А теперь еще Гарри.
Черт.
Я отбросил одеяло, потянулся к тумбочке, взял стакан с виски и выпил залпом. Так и алкоголиком стать недолго, если Гарри не прекратит таскать мне это пойло. И спрашивать о Сириусе.
И ведь я же почти справился с собой. И даже неплохо устроился: мне вернули должность преподавателя ЗОТИ, проклятье над которой после смерти Волдеморта рассеялось. Я купил этот дом в Мерлином забытом поселке, я получил нормальную жизнь, по крайней мере, иллюзию нормальной жизни. Северус хоть и ворчит, но исправно варит мне Волчье зелье, и даже приносит его сам, и не отказывается от чашки чаю или чего-нибудь покрепче, если на дворе прохладно. И я рад, что наши отношения начали наконец-то напоминать дружеские.
У меня все хорошо, Мерлин забери. И мне нравится быть одному.
В соседней спальне заворочались, послышалось сонное бормотание. Наверное, это Гарри вернулся под бочок к своей новообретенной подружке. Которая по его мнению дура.
А я… Что я? Старый, никому не нужный оборотень.
Я сунулся в стакан, но виски больше не осталось.
Я уснул ближе к рассвету, и, наверное, Сириус все же приснился мне, потому что когда я проснулся, подушка впервые за много лет была мокрой от слез.

* * *

Гарри не появлялся недели три. Начался август, и я потихоньку стал готовиться к новому учебному году. Писал планы уроков, продумывал наглядные пособия, подбирал литературу. Особого мыслительного напряжения эта работа не требовала, два прошлых учебных года дали достаточно материала, но подобные занятия помогают мне сделать собственную жизнь размеренной.
Один раз заходила Тонкс, забрала некоторые забытые вещи. Я пригласил ее выпить сливочного пива, и мы аппарировали на Диагон-аллею. Она не выглядела ни несчастной, ни покинутой. Кажется, действительно наш разрыв пошел ей на пользу. После приятного вечера Тонкс чмокнула меня в щеку и аппарировала в неизвестном направлении. А я, чувствуя себя полностью освобожденным, отправился домой.
Лисса появилась только раз, практически напросившись на чай. По тому, как она держалась, я сделал вывод, что о той ночи с Гарри она не жалеет, но по какой-то необъяснимой причине я ее интересую больше. Некоторое время я всерьез раздумывал над тем, чтобы оставить ее на ночь, но в конце концов просто проводил до дому. Она не выглядела разочарованной. Наверное, такое поведение прекрасно укладывалось в рамки моего имиджа. Гарри тащит девушек в постель, Ремус провожает их домой и целует в щечку.
Впрочем, я ее даже в щечку не поцеловал.
И уже дома подумал о том, что Сириус бы затащил ее в постель обязательно. Просто потому, что это был Сириус.
А потом я напился. И в пьяном бреду, кажется, разговаривал с колдографиями.

* * *

Гарри появился на следующий день, ближе к вечеру, когда я уже привел себя в порядок и не хватался за голову от каждого резкого звука. Я даже решил заняться хозяйством, и после весьма косметической уборки поплелся выносить мусор. Отлевитировав мусорные пакеты на свалку, я пришел к выводу, что за такие подвиги в день похмелья заслуживаю некоторого поощрения, и отправился в местный филиал «Сладкого королевства» за упаковкой шоколадных лягушек. При моем нынешнем заработке я наконец-то могу потакать своей тяге к сладкому.
Я уже подходил к своему крыльцу, когда хлопок аппарации заставил меня оглянуться. Гарри, для которого аппарировать с точностью до метра всегда было детской забавой, и который предпочитал появляться в непосредственной близости от моего дома, желательно под самой дверью или под окном, на этот раз завис в метре над землей шагов за двадцать от меня, и через секунду приземлился, с трудом устояв на ногах. Зажав пакет с беспокойно шевелящимися лягушками подмышкой, я поспешил к нему, подозревая недоброе. И, конечно, оказался прав.
– Ре-емус, – протянул Гарри с идиотской улыбкой и тщательно отряхнул мантию, как будто он все-таки упал и весь вывалялся в земле. – Прии-вет!
– И тебе привет. – Я взял его за плечи и повернул к свету. – Ты что, напился?
– Не-а. – И действительно, выпивкой от него не пахло. – Ни-фи-га.
Зато пахло кое-чем другим.
– Я под ка-а-айфом, – объяснил Гарри, подтверждая мои худшие подозрения.
Я огляделся. Улица возле моего дома была пуста, но в таких маленьких поселках несметное количество престарелых ведьм предпочитает получать свежую информацию, выглядывая из-за занавесок.
– Пойдем-ка в дом, – сказал я, и потащил Гарри за собой.
– В дом, – согласился он на ходу. – Почему бы нет? В дом, так в дом…
– Как будто тебя кто-то спрашивает, – буркнул я, запирая за нами дверь. Прислонил Гарри к стене, взял его за подбородок и запрокинул голову. Гарри не сопротивлялся, только продолжал дурашливо улыбаться.
– Что это за дрянь?
Гарри выпятил губу.
– Почему дрянь? Это тра-авка. Она нормальная, просто я же волшебник, и она на меня странно действует. Все от нее смеются, а я нет. – Он пожал плечами и опустил голову. – А мне от травки гру-у-устно.
– Ну-ну. Грустно ему. От травки. – Я попытался сдержаться, но все-таки захохотал. Гарри как бы мне в ответ снова неуверенно улыбнулся. – А вот нечего тащить в рот всякую гадость. – Я попытался придать голосу суровое выражение, но, кажется, не преуспел в этом. – Ладно, давай я тебя уложу спать. Утром будет легче.
– Не-е, Ремус, не надо. – Он покачал головой, отстранил меня и прошел в кухню, где незамедлительно принялся шарить по всем шкафам в поисках выпивки. – Мне и так легко, – сообщил он, не отрываясь от своего занятия. – Мне так легко, что временами я напоминаю себе воздушный шарик. – Он на минуту остановился и задумался. – Очень грустный воздушный шарик.
Представив Гарри в виде грустного воздушного шарика, который ищет виски в моей кухне, я снова заржал. Ничего не мог с собой поделать.
– Не смешно, – насупился он. – И вообще – где виски?
– Грустным воздушным шарикам виски не положено, – сказал я серьезно.
– Рем, не жадничай. – Он поднял на меня умоляющие глаза.
– Тебе только хуже будет.
– Да не будет мне хуже, – сказал Гарри неожиданно трезвым и злым голосом. – Осталось что-нибудь?
– Осталось, – сказал я, пристально глядя на него.

* * *

Однако от виски все-таки стало хуже. Гарри, казалось, из грустного воздушного шарика превратился в озлобленного. Говорил он мало, и как будто ни о чем, так что в конце концов я не выдержал.
– Ты можешь хоть каждый день напиваться до потери пульса, или укуриваться, это твое дело, – сказал я. – Но это не решит твоих проблем.
– Да нет у меня проблем, ясно? – сказал Гарри. – Нету, ни одной. Веришь, Рем, я бы предпочел, чтобы они были. А так – я просто устал. Устал от всего. От Рона с Гермионой, которые никак не разберутся, чего же им не хватает для счастья, от Джинни, которая до сих пор считает себя виноватой, и я не знаю уже, как избавиться от ее назойливого чувства вины. От бессмысленной работы в аврорате, которая превращается в сплошную рутину. От всего, Рем.
Я промолчал. Я хотел дать ему выговориться. К тому же я и сам к этому моменту выпил порядочно, и понятия не имел, что может сорваться с моего языка.
Например: «Я тоже устал. Чертовски устал от всего».
Или: «Устал быть один».
Или…
– Пошли спать, Ремус, – неожиданно сказал Гарри, и поднялся. – Это все травка. И виски. Болтаю все подряд.

* * *

Я забрался под одеяло. Комната немного кружилась, и я подумал, что напиваться два вечера подряд – это уже чересчур. В открытое окно дул легкий ветерок, и я, наверное, задремал, потому что пришел в себя только тогда, когда скрипнули пружины, ко мне под одеяло кто-то влез, и острая коленка ткнулась в мое бедро.
– Гарри?
Молчание.
– Гарри, что с тобой?
Он лежал, глядя в потолок.
– Я ведь тоже скучаю по нему, Рем, ты знаешь?
Я замер. Весь хмель слетел с меня в один момент.
– Гарри, ты о чем? – Я просто не знал, что еще сказать. И боялся, что Гарри начнет говорить сам. А я не мог, не хотел слушать. Просто не мог.
Но Гарри тоже молчал. Потом повернулся на бок, ко мне лицом, и ткнулся носом в мою шею. В комнате было тихо, августовский, уже слегка прохладный ветер шевелил занавески, а я лежал, не в силах пошевелиться, трезвый, полностью проснувшийся и почему-то напуганный.
Мы оба замерли, и довольно долго лежали неподвижно. Я подумал, что Гарри уснул, его ровное дыхание щекотало мне шею, и я сам постепенно начал проваливаться в сон, когда почувствовал, как мокрый горячий язык осторожно прикоснулся к мочке моего уха, провел по ней горячую дорожку…
Я боялся пошевелиться. Я даже хотел малодушно притвориться спящим. Но меня выдало мое собственное дыхание, ставшее резким и неровным.
Язык прекратил обследовать мое ухо и спустился к шее. Я шумно выдохнул и чуть отстранился.
– Гарри…
– Только умоляю, Ремус, не задавай идиотского вопроса: «Что ты делаешь?». Что я делаю, и так понятно.
В первую секунду я не нашелся, что ответить. Гарри снова провел языком по моей шее, а его рука обняла меня за талию.
Это было неправильно. Совершенно неправильно.
– Гарри, не надо…
– Тебе неприятно? – Его рука проскользнула под пижамную рубашку, короткий ноготь провели полоску по моей груди. Я прикрыл глаза.
Черт, разве это было неприятно? Но как объяснить ему, что так… такое было со мной… очень много лет назад? Что Тонкс, и любая другая женщина – это все-таки не то?
– Рем?
Я выдохнул сквозь сжатые зубы.
– Просто я считаю, что это… этого не должно быть.
– Почему? – Гарри снова приблизил губы к моему уху, его язык проник внутрь и я сцепил зубы, чтобы не застонать.
– Потому что…
А действительно, почему?
– Тебе же нравятся девушки, Гарри, – сказал я первое, что пришло в голову. Эти слова казались мне разумными, они пришли из мира разумных фраз и поступков, где нет места сводящему меня с ума языку.
Гарри тихонько усмехнулся в темноте. Я скорее почувствовал это, чем услышал.
– Кажется, я уже говорил тебе, что считаю их просто смазливыми куклами.
– Ты просто не нашел пока ту самую… Эй! – В этот момент Гарри укусил меня за ухо, довольно болезненно.
Он привстал на локте.
– Прекрати, Рем. Это просто смешно. Какие, к черту, девушки? Тебе они, между прочим, тоже нравятся. Иногда. Но это не мешает тебе… – Он усмехнулся, в темноте сверкнула белозубая улыбка. – И вообще, какая разница? Я хочу тебя. Сейчас. Ты… – Он совершенно бесцеремонно скользнул рукой по моим пижамным брюкам. – Ты определенно хочешь того же. Так какого черта ломать эту комедию?
О, Мерлин…
Одним движением я сбросил с себя его руку, повалил Гарри на спину и завис над ним. Секундное удивление на его лице сменилось довольной ухмылкой.
– Какого черта ты творишь? – прорычал я. – Ты сам понимаешь, что делаешь, а?
– А что такого? – Для убедительности он захлопал глазами.
– Ты хоть делал это когда-нибудь? С мужчиной? – Мерлин, о, Мерлин, что я несу?!
– Не-а, – сказал Гарри, все с той же улыбкой. – Да какая разница?
Я хотел сказать ему, какая разница. Но воспитание не позволило.
– Ты сам не понимаешь, что несешь. Это все твоя травка.
– Да какая травка, Рем? От нее уже и следа нет.
– И виски.
Вместо ответа он приподнялся на локтях, так, что расстояние между нашими лицами сократилось до нескольких дюймов. Я заворожено следил, как его глаза приближаются к моим, а затем его язык нежно пробежался по моей нижней губе, потом по верхней, потом раздвинул их, и проник в мой рот, и я совершенно потерял способность сопротивляться. Язык Гарри встретился с моим, и я прикрыл глаза, и позволил, просто позволил ему делать со мной все, что заблагорассудится… Целых три минуты.
А потом я сорвался.
Я не знаю, в чем было дело. Может быть, это была просто усталость, та самая усталость от всего, что составляло мою жизнь: от притворства и пустого гулкого одиночества, от размеренного ритма жизни, от дозированной приветливости и доброжелательности, от видимой нормальности и правильности. Та самая усталость, о которой сегодня говорил он – да и не только сегодня, об этой усталости кричали его глаза каждый день, каждый час с того самого момента, как он впервые появился в этом доме с бутылками виски в пакете.
А может, хоть я и не хотел в этом признаться даже себе, может быть, в темноте его черные как смоль, непослушные волосы, отросшие почти до плеч, так напоминали… напоминали…
Я с трудом помню, как срывал с него остатки одежды. Как я избавился от своей пижамы, я не помню вообще – наверное, это Гарри ее снял. Я был как в бреду, как в дурмане, как будто это я, а не он, обкурился чем-то. Или как будто наступило полнолуние, и я не мог противостоять тому, что диктовало мне мое собственное тело.
Это нельзя было назвать нежностью. Это нельзя было назвать «занятием любовью». Я как с цепи сорвался. Наверное, мне было бы стыдно, если бы я не видел в глазах Гарри одобрения, и не понимал, что именно так – неистово и безумно – он хотел, чтобы это все было.
Он извивался в моих руках, и стонал, и, кажется, даже рычал, и просил продолжать. Я покрывал его тело полу-поцелуями - полу-укусами, и видел, что ему это нравится – именно так, именно сейчас. И он не только позволял это – он отвечал тем же, и вскоре я не мог понять, на каком я свете, и, казалось, наши руки, наши губы были везде, и одновременно, и все было так правильно, Мерлин, так хорошо…
Я ощупью нашарил в тумбочке какой-то крем, между поцелуями умудрился-таки отвинтить крышку, и успел окунуть туда пальцы, но Гарри оказался быстрее. Я внезапно оказался лежащим на спине, а осторожные, холодные от крема пальцы исследовали мой вход. Я хотел сказать, что лучше это буду я, что он не умеет, я покажу, как… Но не успел. Потому что эти пальцы как будто сами знали, что нужно делать, и неожиданно оказались внутри меня, сначала один, потом – почти сразу – второй, и я только мог выгнуться им навстречу с глухим стоном, и все мысли улетели, и когда через некоторое время пальцы исчезли и Гарри вошел, медленно, осторожно, так непохоже на все то, что было до этого, я вцепился в подушку обеими руками, и мы оба, кажется, то ли застонали, то ли зарычали, и я закрыл глаза, позволяя этим медленным, тягучим, плавным движениям затопить мой рассудок, и это длилось, и длилось, и длилось, пока весь мир не взорвался в одной ослепительной вспышке у меня под веками, и Гарри рухнул на меня, выдохнув мое имя.
И потом мы лежали, оба с закрытыми глазами, а наши руки не находили покоя, гладили, прикасались, исследовали, не останавливаясь ни на минуту, и через некоторое время все повторилось, только на этот раз я был в нем, так же медленно и плавно, и сначала он закусил губу, но уже в следующую секунду его губы раскрылись и выпустили наружу тихое: «О-о-о» , и я понял, что снова все правильно, все хорошо – и для него, и для меня.
Перед самым рассветом мы уснули, Гарри – забросив на меня правую ногу, я – обнимая его за шею.
А когда рассвело, я чуть приподнялся на локте и посмотрел на его лицо. Гарри спал, безмятежно и спокойно.
Я хотел осторожно отлевитировать его в гостевую спальню.
Я хотел, чтобы он, проснувшись, имел шанс притвориться, что ничего не было. Что это все только похмелье и бред.
Но не смог.

* * *

Утром Гарри ушел. Мы выпили кофе, почти в полном молчании, и он аппарировал в аврорат. А я целый день слонялся по дому и не мог ни о чем думать.
На следующий день я попытался разобраться в себе, и почувствовал, что не могу. Я не мог понять, что происходит. Со мной. И, наверное, с ним.
И уж тем более я не знал, как посмотрю ему в глаза при следующей встрече.
Ночью все казалось правильным. Теперь – нет.
И дело было не только в том, что Гарри молод, а я – старый школьный учитель. И не в том, что все вышло так сумбурно и неожиданно, и без виски тут не обошлось. И даже не в том, что я оборотень.
А в том, что мы оба слишком устали, и эта усталость отравляет нас, как медленно действующий яд.
От этой усталости может излечить кто-то, кто полон жизни. Но не другой такой же страдалец.
А еще от этой усталости, принимая ее за нечто большее, молодые юноши делают дурацкие ошибки, о которых потом жалеют. А немолодые оборотни вынуждены вспоминать эти ошибки и молчать о них, чтобы молодые юноши не думали, что они кому-то что-то должны.
Потом было полнолуние, а перед этим Северус принес мне Волчье зелье. Я напоил его чаем.
– Люпин, – сказал он, пристально вглядываясь в меня, – тебе следует больше спать. Ты отвратительно выглядишь.
Я почти не спал двое суток. Но не стал ему об этом говорить, и он, смерив меня напоследок холодным взглядом, ушел.

* * *

Гарри появился через день после полнолуния, когда я уже более-менее вернулся в норму.
Я молча взял из его рук пакет и пошел в кухню.
– Рем, – тихо сказал он из-за спины.
Я поставил пакет на стол и застыл, не оборачиваясь. Холодный нос ткнулся мне в шею.
– Рем…
Я обернулся и посмотрел на него.
– Гарри, не надо. Не усложняй. Ты… Мы сделали то, что хотелось. И все было чудесно. Не трави себе душу.
Он поднял на меня глаза.
– И не подумаю. – На его губах появилась едва заметная улыбка. Гарри шагнул ко мне, и его глаза оказались вровень с моими.
– Ты не должен, – тихо сказал я. Я хотел сказать что-то совсем другое. Но вырвалось это. И я не успел себя сдержать.
Улыбка на лице Гарри стала заметно шире, и в его глазах я заметил… облегчение?
– Дурак ты, Ремус, – сказал он. – Хоть и профессор.
И я не успел ничего сказать, когда его губы накрыли мои.
– Я ничего тебе не должен, – сказал Гарри, на секунду отстраняясь от меня. – Я просто хочу. Что будет дальше, никто не знает. Но пока что – так.
Я хотел сказать, что это все неправильно, что одна ночь еще ничего не значит, и что это все какая-то дурацкая ошибка, но не смог.
Не сейчас.
Время покажет, что из всего этого получится. Или не получится.
Но сейчас, здесь, в моей холостяцкой кухне встретились два уставших, напуганных одиночества. И пусть будет так, как будет.
Кажется, я успел задернуть шторы.



17 октября 2006 г.

@темы: ГП, фикоманское, слэш&яой, mine.txt

---

Я тут как всегда забыла-провтыкала

Я ж уже с четверга на новой работе.
А с 1 октября, дай бог, в новом офисе. Вся такая начальственная, за директорским столом.
*ржот*

Хорошо ли мне? Пока не очень. Никак не прикомфортюсь.
Но потенциально - хорошо.
Никто не нависает, работается спокойно, обедами кормят (не бесплатно, но по весьма пристойным ценам). Машинка будет хорошая, если не сегодня, то завтра - точно.

В общем, я так думаю, пришел глобальный стакан, который всё мне устаканит ^_~

@темы: за жизнь

---

Флешмоблюсь вслед за Aldhissla ^_~

Маленькая девочка в глубине твоей души... «Актриса»

Сотни лиц, сотни масок и образов – и все она, «Актриса». Вот кто скрывается в глубине твоей души, словно за темными кулисами, ожидая своего выхода на сцену. Новогодние утренники и школьные спектакли – фигня по сравнению с тем Театром, на который способна твоя Маленькая Девочка. О, она умеет играть и перевоплощаться, она владеет тончайшими нюансами выражения эмоций, она имеет власть над чувствами – как своими, так и чужими, и в этом ее сила. Собственно, старик Шекспир был прав: вся жизнь – театр. Нужно только вовремя вспоминать, что ты – актриса, режиссер и сценарист в одном лице и можешь запросто сменить драму на комедию…

Пройти тест

@темы: флешмоб

---

Флешмоб, стырено у Ju-Ost

Тру правда ^_~

Сможете ли вы счастливо жить в другой стране?

Россия Украина вас вряд ли потеряет. За границу вас тянет не столько желание жить богато, сколько любопытство и авантюризм. Да, вы вполне сможете выжить в любой стране мира, и даже осесть на чужой земле в своем двухэтажном коттедже с подземным гаражом. Но рано или поздно вас замучит страшная ностальгия, и вы вернетесь.

Пройти тест www.aloepole.ru

@темы: флешмоб

---

Превееед! Фикус по ГП

Название: Превееед!
Автор: Terra Nova
Бета:  Aldhissla
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Маггловский Интернет вторгается в магический мир! Полный бред и ахинея, автор просто баловался, шалил и куролесил, чего и вам желает
Pairing: Северус/Ремус, Рон/Гермиона, и мало ли кто там еще под руку попадется
Жанр: humour
Disclaimer: Ничего чужого мне не надо, у меня и своего хватает.
Предупреждение: албанский язык.


~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Эпиграф:
«Появляется медвед
Всех приветствует - Превеед!»

… Это началось в тот день, когда Гарри…
Нет, на самом деле это началось двумя неделями раньше, когда Гермиона, у которой Гарри проводил последние дни каникул, затащила его в Интернет-кафе. Девушка объяснила, что ей нужно отправить несколько писем друзьям-магглам, совиную почту по понятным причинам использовать нельзя, так что e-mail будет лучшим вариантом.
Конечно, Гарри, будучи воспитан магглами, и раньше слышал об Интернете. Но жизнь с Дурслями, надо сказать, не предполагала карманных денег, писать на e-mail ему было некому, поэтому о всемирной сети Мальчик-Который знал в основном понаслышке. Гермиона же, разумеется, всегда была в курсе всего, поэтому для нее пользоваться электронной почтой, как и другими благами всемирной паутины, было не в новинку.
Гарри было все равно, куда идти – вырвавшись от Дурслей, он настолько ошалел от свободы, что даже сидение в полутемном помещении, полном гудящих компьютеров, не сказалось на его великолепном настроении.
Правда, он скучал.
Сидеть за плечом у Гермионы и читать ее письма казалось ему невежливым, поэтому он принялся слоняться по залу, поминутно останавливаясь, чтобы взглянуть на мониторы.
«Quake», «Counter Strike», «Diablo» и прочие кровавые развлечения надоели ему быстро; кроме того, Гарри с большим трудом удалось убедить себя, что красноглазые монстры на экране никак не действуют на его шрам, а это просто у него привычка такая дурацкая – дергаться от красноглазых монстров, сжимая в кармане палочку.
В конце концов он опустился на стул позади какого-то паренька, с увлечением рассматривающего подборку картинок с каким-то странным животным. Паренек иногда похихикивал, и Гарри вгляделся в монитор.
Странное животное больше всего походило на медведя, но этот медведь почему-то все время изображался в профиль, и с задранными вверх передними лапами. А еще изо рта у медведя торчало белое облачко со словами, как обычно рисуют в комиксах.
Гарри оглянулся на Гермиону, понял, что она полностью поглощена письмами и уходить пока что не собирается, набрался храбрости и спросил у паренька, что это за медведь. Паренек посмотрел на Гарри удивленно и спросил:
– Ты что, Преведа никогда не видел?
Гарри сказал, что нет, не видел. И попросил объяснить.
Через десять минут Гарри, получивший исчерпывающую информацию о культе Медведа, вместе со своим новым товарищем смотрел картинки и довольно хрюкал над особенно удачными – хотя ему, человеку, далекому от маггловского мира, юмор не всегда был понятен. Однако общая Преведская направленность была ясна любому, и Гарри предвкушал, как поделится новым приколом с друзьями.
Однако когда, уже на улице, он попытался рассказать обо всем Гермионе, она лишь нетерпеливо отмахнулась от него, и завела речь о новой книге по Истории магии, которую ей удалось раскопать в школьной библиотеке перед самым отъездом в прошлом году. Ознакомиться с ней как следует Гермиона не успела, и теперь с блеском в глазах предвкушала пиршество разума.
«Ладно же, – мстительно подумал перебитый на полуслове Гарри. – Тогда я по-другому объясню. Позже».
Так что вот как оно все началось на самом деле.

* * *

После праздничного ужина в Большом зале первокурсники под руководством старост потянулись в свои башни, Рон с Гермионой оказались при деле, а Гарри, предоставленный сам себе, отправился распаковывать вещи. Разбросав одежду по кровати, он извлек из чемодана аккуратно сложенную мантию-невидимку, накинул ее на плечи и подошел к зеркалу.
В зеркале отразилась только его голова, и Гарри, усмехнувшись в предвкушении, пробормотал себе под нос:
– Ну что, кросавчеги, будем веселиццо!
И вышел из спальни, натянув на голову капюшон.

* * *

Ночь. Пустынные коридоры Хогвартса. Профессора, утомленные наплывом первокурсников, отдыхают. Студенты отдыхают. Но не все.
Из темной ниши на третьем этаже доносится какой-то невнятный шум. Судя по едва различимым голосам, разговаривают двое – парень и девушка. Точнее, разговором это назвать нельзя: какие-то смутные звуки, иногда обрывки слов тонут в поцелуях, иногда раздается едва слышный вскрик или вздох.
Двое в нише, судя по всему, абсолютно уверены в своем уединении, поэтому они оба чуть не расшибают себе головы о каменную стену, когда из пустоты за их спинами звучит радостное:
– ПРЕВЕЕЕД!
И в воздух взлетают две руки.
… Наблюдая, с какой поспешностью (и с какими визгами!) парочка покинула коридор, Гарри стянул с головы капюшон и тихо захихикал.
– А-а, кросавчеги, ниажиданна? Ыы! – Гарри снова захихикал. – А классную штуку магглы придумали. Превееед! – Он в качестве репетиции еще раз вскинул руки вверх и скорчил дурацкую рожу. – Ладно, соучаснеги, Превед ниаставит вас встаране! Пашли дальши.
И он пошел.
Уже перед рассветом Гарри тихонько проскользнул в гостиную Гриффиндофа, и, увидев на диванчике перед камином Рона с Гермионой, которые предавались чему-то прекрасному и недвусмысленному, подкрался сзади и выдал им такой «ниажидана громкий Превееед!», что Гермиона чуть не скатилась в камин. Гарри с гиканьем ускакал в спальню, а на справедливое негодование Рона, который поднялся наверх, чтобы вправить мозги разгулявшемуся другу, ответил что-то вроде: «Ф Бабруйск, животнае, и ниипет!». Рон настолько обалдел, что потерял дар речи, и решил не только не бить Гарри, но и вообще держаться от него подальше.

* * *

К утру новость о странном Преведе облетела весь Хогвартс.
Говорили разное. И что это какое-то новое привидение, и что это какое-то специальное заклинание, призванное улучшить нравственность в Хогвартсе, и что это новые шуточки близнецов Уизли.
Версию с приведением опровергли быстро, потому что зверь Превед нескольких людей задел вполне осязаемыми конечностями, на заклинание тем более было непохоже, а близнецы негодовали, потому что, как они говорили, к сожалению, это были не они, точно не они!!! И это их страшно расстраивало.
Впрочем, расстраивались близнецы недолго, потому что за завтраком Гарри, которого распирали эмоции, с удовольствием поделился со всеми, кто хотел слушать, подробностями своих ночных похождений. А заодно рассказал и всю предысторию. Среди его жертв оказались и гриффиндорцы, поэтому сначала его хотели побить, но передумали, и решили, что идея-то очень даже ничего, хоть и магглы придумали. Мантии-невидимки, конечно, ни у кого больше не было, но об этом как-то никто и не подумал, потому что так даже смешнее. Если, конечно, умеешь быстро бегать.
К полудню о происхождении Преведа знала вся школа. Были и обиженные, но веселящихся было куда больше.
И, как и следовало ожидать, Превед прижился.

* * *

Профессор Ремус Люпин распахнул дверь подземелья. Профессор Снейп поднял голову от котла и нахмурился.
– Люпин, какого черта ты врываешься…
– ПРЕВЕЕЕД, Северус! – заорал Ремус, вскидывая худые руки в потрепанных рукавах мантии.
Северус икнул и чуть не свернул на пол котел с зельем.
– Люпин, ты что, совсем последние мозги растерял?! – прошипел он.
– А что, мне нравится, – хихикнул Ремус. – ПРЕВЕЕЕД! – Он снова взмахнул руками и сделал очень страшное лицо. – Представляешь, Северус, какое дело: молодой человек со своей девушкой уединился в лесу, ну, ты понимаешь… – Ремус снова хихикнул. – А тут – Медвед!!!
Глаза Северуса Снейпа становились все больше, а на лице в полной мере отражался ужас при виде столь стремительной деградации сотрудника.
– Если ты немедленно не прекратишь этот балаган… – начал он.
Ремус снова вскинул руки, и Снейп отшатнулся, но на этот раз вопля не последовало.
– Прости, Северус. – Оборотень виновато улыбнулся. – Это безумие на самом деле заразительно.
– Я вижу, – сухо прокомментировал Снейп.
– Ну, не сердись. – Ремус подобрался ближе к зельевару и потеребил того за рукав мантии. Снейп брезгливо отдернул руку. – Я больше не буду. Наверное. – Он с усилием подавил смешок. – Ну, не дуйся. Это смешно, вот и все. – Ремус отвернулся и тихо-тихо, себе под нос, но с такой же дикой интонацией пробормотал: – Превееед…
– Ремус Люпин! – Снейп швырнул волшебную палочку на стол, отчего та заискрила. – Я предупреждаю в последний раз.
– Все-все-все!!! Не буду, не буду! – Ремус снова вскинул руки. Он задумывал примиряющий жест, но получился все тот же Превед. Они со Снейпом осознали это одновременно. Зельевар схватил со стола черпак с явным намерением швырнуть его в шутника, и Ремус выскочил из комнаты, преследуемый по пятам разъяренным Снейпом.
Они неслись по коридорам замка, и совершенно ошарашенные ученики в ужасе уступали им дорогу. Двое гриффиндорцев, наблюдая за удаляющейся мантией профессора зельеварения, переглянулись, и один из них сказал:
– Как ты думаешь, соучаснег, чего нужно Снейпу от профессора Люпина?
– Не знаю, соучаснег, – ответил второй. – Но когда они такие веселые, то оба кросавчеги!
И студенты заржали.

* * *

Альбус Дамблдор поднялся в свой кабинет и только успел разложить на столе пергаменты, требующие его немедленного внимания, как дверь снова отворилась, и на пороге возникла Минерва Макгонагалл.
– Альбус, – начала она, – в школе творится что-то неописуемое…
– Превееед, Минерва, соучаснег, – улыбнулся директор. Руки он вскидывать не стал – годы не те для резких движений, – а просто слегка приподнял.
Минерва опустилась в ближайшее кресло.
– Альбус! – Она всплеснула руками. – И ты туда же?
Дамблдор сверкнул очками и улыбнулся.
– Мне это кажется забавным. Представляешь, Минерва, что придумали магглы! Пара молодых людей, в лесу… наверное, в Запретном Лесу… хотя с чего бы? Это же магглы… – Он почесал кончик носа. – Так о чем это я? А! Так вот, пара влюбленных в лесу встречают медведя… То есть, не сразу встречают… Хе-хе.
– Альбус, – твердо произнесла Минерва, – я эту ахинею еще раз просто не выдержу. Надо принимать меры.
– Зачем? – Директор поднял бровь. – Это просто увлечение, скоро само пройдет…
– Оно уже месяц не проходит, – произнесла Макгонагалл ледяным тоном.
– Ну, что такое месяц, – улыбнулся директор. – Дай им еще хотя бы два…
Минерва закатила глаза.

* * *

Профессор Снейп догнал Люпина в коридоре, который оканчивался тупиком. Северус кровожадно ухмылялся, потрясая черпаком.
– Все, Люпин, ты попался, – возвестил он.
Ремус затравлено огляделся, прижался спиной к стене и облизал губы.
– Северус, ты ведь этого не сделаешь, – вкрадчиво сказал он. – Убийство холодным оружием – это не твой стиль. Ты работаешь с ядами.
– Ничего, один раз можно сделать исключение, – сказал Снейп, приближаясь.
Оборотень подпустил его на расстояние вытянутой руки, и неожиданно сграбастал за мантию, притягивая к себе.
– А я говорю – не сделаешь, – упрямо повторил он.
– Это еще почему? – поинтересовался Северус куда менее уверенно.
Люпин ухмыльнулся.
– Ну, я думаю, мы найдем чем заняться и без этого. Убийство может подождать, – пробормотал он, притягивая Снейпа еще ближе.
– Ммм!!! – возразил Северус, точнее попытался возразить: не очень-то удобно спорить, когда тебя целуют. – Люпин! Какого… Что ты делаешь?
– Да ну тебя. – Ремус шутливо куснул его за нос. – Иди сюда. Когда ты не брыкаешься и не орешь, ты…
– Мммм? – на этот раз мычание Снейпа было скорее заинтересованным, чем протестующим.
– Я говорю, – Люпин на секунду прервался, – когда ты ведешь себя нормально, ты такой кросавчег!
Яростные вопли Снейпа потонули в новом поцелуе, который на этот раз длился гораздо дольше, и прервался только тогда, когда за спиной у профессоров взметнулись две огромных ручищи, сопровождаемые самым оглушительным Преведом Хогвартса – в исполнении Хагрида.

* * *

– Не-е, Гарри, говорю тебе – я больше в эти игры играть не буду, и не проси. – Хагрид приложил ко лбу простыню, смоченную в холодной воде. – Сначала кентавры осерчали, еле живым ушел. Все, думаю, в Запретный Лес теперь ни ногой, они ж злопамятные, кентавры, вот какая штука. А тут иду себе по коридору, смотрю – двое, вроде как… – Хагрид издал неопределенный звук. – Ну, того…
– Целуются, – подсказала Гермиона, злобно зыркая на Гарри. Как одна из первых пострадавших и как самая серьезная студентка факультета, Гермиона Превед не одобряла.
– А, ну да. Вроде того, значит, – согласился Хагрид. – И я подумал: ну в самый распоследний раз сделаю, эта… – Он вскинул огромные ручищи и уронил примочку со лба. Под ней обнаружился огромный лиловый синяк. – ПРЕВЕЕЕД! – прорычал Хагрид.
Клык в ужасе заскулил и забился под кровать.
– Ну, и что? – спросил Рон с крайней заинтересованностью.
– Дык… – Хагрид развел руками, поднял простыню и снова водрузил на лоб. – Кто ж знал, что профессор Снейп по Хогвартсу с поварешкой разгуливает?
– Кто? – переспросил Рон.
– Профессор Снейп? – удивилась Гермиона.
– Дык… То-то и оно. – Хагрид вздохнул. – Оно, конечно, поделом мне, да. Нечего к уважаемым людям с шутками всякими лезть.
– Подожди, Хагрид, – нахмурился Гарри. – А кого это профессор Снейп там, в коридоре, ну…
– Целовал, – еще более мрачно закончила Гермиона.
– Ха! – развесился Хагрид. – Вовсе и не Снейп целовал, нее! Это его профессор Люпин целовал, а как же! – И тут же захлопнул рот обеими руками, отчего примочка снова свалилась. – Зря я это сказал. Очень зря.
– Это точно, – процедила Гермиона.
После долгого ошарашенного молчания Гарри произнес:
– Да, соучаснеги, пора завязывать с Преведами… Из-за них странные вещи творятся в Хогвартсе.
– И противные, – закончил Рон.

* * *

Превед гулял по школе еще месяца три, а потом как-то постепенно сошел на нет. Если кто-то еще пытался шутить подобным образом, его одергивали со словами, что Превед – это уже давно боян.
И мало-помалу все успокоилось, и вошло в привычную колею. Только преподавательский состав вынужден был по-прежнему вздрагивать, когда на совещаниях директор, забывшись, называл их всех соучаснегами и подписывал документы на албанском.
Единственные, кого это не заботило, были профессора Люпин и Снейп. За прошедшие месяцы они так привыкли к подобному лексикону, что не обращали внимания на причуды Альбуса. А ночью, когда Хогвартс погружался в дремоту, из подземелий иногда слышалось:
– Иди сюда, мой кросавчег!
И приглушенное хихиканье.

24 октября 2006 г.

@темы: ГП, фикоманское, слэш&яой, mine.txt

---

Палго:

Wood type: birch Length: 11 inches Core: Dragon Heartstring get your own wand!

@темы: ГП

---

"Чек", написано для Тайлин на WK-фикатон (выкладка 10 декабря 2007)

Название: Чек
Автор: Terra Nova
Фандом: Weiss Kreuz
Беты:  Aldhissla,  Кайэр
Рейтинг: NC-17
Персонажи: Манкс, Кроуфорд, Шульдих
Краткое содержание: Кроуфорд просит Манкс оказать ему услугу. Это предложение из тех, от которых невозможно отказаться.
Жанр: angst
Disclaimer: Ничего чужого мне не надо, у меня и своего хватает. Не состою, не извлекаю.
Предупреждение: Присутствует мерсский гет. Слегка AU, и, вероятно, OOC.
Примечание: Фик написан на четвертый WK-фикатон (на замену), для  Тайлин, которая хотела:
«желаемый пейринг Брэд/Шульдих;
- слэш, NC-17, ангст, не драббл (что-нибудь более существенное)
- несколько пожеланий/ограничений: никаких розовых соплей и восклицаний "мой любимый/котёночек/ солнышко..." в каждой реплике»
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Китада Ханаэ захлопывает дверцу машины, поднимается на крыльцо, отпирает дверь коттеджа и бросает связку ключей на кухонный стол. Брелок звякает о мраморную поверхность. Больше в доме не слышно ни звука. Это ничего не означает: мужчина, живущий с ней под одной крышей, ведет себя очень тихо.

Ханаэ ставит пакеты с продуктами на стол, рядом с брошенными ключами. Она переняла европейскую традицию и не разувается в коттедже. Это не из-за него. Просто ей так нравится. Цокая каблуками, подходит к кофеварке, нажимает на кнопку. И только потом громко сообщает в звенящую тишину коттеджа:

– Шульдих, я дома!

Ей ничего не стоит говорить по-английски. Возможно, она бы справилась и с немецким, но в этом нет нужды: он прекрасно понимает по-японски.

– Да, я слышал, как ты подъехала. Привет.

Ханаэ оборачивается и улыбается ему. В улыбке – баланс искренности и профессионализма; ей давно уже не составляет труда дозировать подобные вещи. Она отдает себе отчет, что он прекрасно отличает одно от другого. Ей все равно.

– Привет. Как ты сегодня?

На Шульдихе – темно-синие джинсы и бежевая рубашка, рыжие волосы собраны в хвост. Одежда в спокойных тонах смотрится на нем странно; теперь она жалеет, что не купила ему яркие, кричащие вещи, в которые он привык одеваться. Возможно, тогда ей самой не приходилось бы постоянно напоминать себе, кто он такой и что делает в ее доме.

– Как обычно. – Он пожимает плечами и садится к столу, поджав под себя босую ногу. – Ничего нового.

Ханаэ кивает, достает из подвесного шкафа две кофейные чашки и ставит на стол. Ей давно уже не интересно, когда это закончится; прошло достаточно времени, чтобы она перестала считать дни. Ей интересно – как.

… Три месяца назад в ее руки попало досье на группу Шварц. Весьма вероятно, что к этому был причастен Шульдих. Несомненно, что к этому был причастен Кроуфорд.

Совершенно очевидно, что досье было неполно.

Забавно, что его прочла именно она.

Китада Ханаэ давно отучила себя верить в совпадения – еще раньше, чем получила кодовое имя «Манкс».

Поэтому когда два месяца назад, около одиннадцати вечера, мистер Брэд Кроуфорд, бывший телохранитель ныне покойного премьер-министра Японии, встретил ее возле дома, аккуратно взял за локоть и отвел в парк чтобы «обсудить некоторые перспективы», она почувствовала нечто вроде облегчения – потому что прочитанное досье могло сулить куда большие неприятности, чем беседа с мистером Кроуфордом.

Китада Ханаэ и раньше встречалась с ним – и до, и после гибели обоих братьев Такатори. Профессиональное любопытство заставило ее присмотреться к нему достаточно внимательно, хотя бы потому, что все более-менее значимые фигуры в окружении обоих Такатори требовали обязательной классификации. А то, что мистер Кроуфорд являлся фигурой значимой, было несомненным. Ханаэ была склонна доверять своей интуиции. Мистер Кроуфорд и его команда вели свою игру, и если сначала Ханаэ еще могла грешить на свою излишнюю подозрительность, то инцидент с Хирофуми на банкете развеял последние сомнения.

Разумеется, она поделилась своими соображениями с Персией. Разумеется, эти соображения не стали для него новостью.

К сожалению, это не помогло – ни Персии, ни его брату…

Досье было неполно. Однако даже несколько присутствующих там слов многое объясняли. Например, «телепатия». Например, «телекинез». Слово «оракул» тоже проливало свет на многие события.

Ханаэ в полной мере почувствовала себя Пандорой. Почти месяц ее трясло. Потом ее встретил Кроуфорд, и оказалось, что крышка ящика всего лишь приоткрыта, и Ханаэ вполне в состоянии ее захлопнуть.

Мистер Кроуфорд не упоминал о вознаграждении.

– Китада-сан, – просто сказал он, поднося зажигалку к сигарете, едва заметно подрагивающей в ее пальцах, – мне нужно, чтобы после операции вы присмотрели за Шульдихом. Некоторое время он будет… недееспособен.

Слово «оракул» действительно объясняло… многое. И это «многое» автоматически делало вопросы бессмысленными.

Профессиональная деятельность заставляла Ханаэ вращаться в более-менее изысканном обществе, и она давно привыкла к тому, что окружающие ее мужчины делились на две категории. Первые, доверившись имиджмейкерам, не придавали значения своему внешнему виду, и носили костюмы от Армани и туфли от Гуччи так, как будто это была обычная повседневная одежда. Вторые, напротив, демонстрировали дорогие вещи в качестве флага, заявляя о своей принадлежности к классу избранных.

Кроуфорд носил Армани и Гуччи так, как будто он делает им одолжение.

Вряд ли это было ключевым. Однако это, пожалуй, стало первым штрихом к портрету, и к моменту разговора с мистером Кроуфордом в парке этих штрихов накопилось достаточно много, чтобы Ханаэ захотелось добавить еще некоторое количество уже самостоятельно.

Наблюдая за его удаляющейся фигурой, Ханаэ думала о том, что он только что выдал ей подписанный чек с пустой графой суммы.

Она уже решила, что этой графе суждено остаться пустой. По крайней мере, число с большим количеством нулей там не появится.

Возможно… в качестве ответной услуги она попробует украсть у мистера Кроуфорда некоторое количество его свободного времени. Для начала должно хватить месяца, дальше будет видно.


* * *

Договоренность с мистером Кроуфордом не помешала Ханаэ выстрелить в него, чтобы позволить Вайсс уйти.

Договоренность с мистером Кроуфордом заставила ее стрелять в руку, чтобы Шварц также смогли покинуть тонущий маяк.

В какой-то момент она почувствовала себя почти вершительницей судеб.

Ханаэ никогда не позволяла иллюзиям сбить себя с толку.

* * *

Ханаэ наливает кофе себе и Шульдиху. Он улыбается уголком рта, говорит «спасибо», затем встает, чтобы достать сахарницу.

Она украдкой наблюдает за ним из-под ресниц. Отмечает плавные, текучие движения; память тела так просто не сотрешь. Интересно, а он не задумывается, откуда у него эта кошачья грация? Разумеется, задумывается; Шульдих умен. Умен настолько, что почти ничего не обсуждает с ней.

… Она не удивилась, когда, отвезя Айю и Сакуру в город, вернулась и нашла его на пляже в километре от утонувшего маяка. Слово «оракул» по-прежнему служило объяснением всему происходящему. Шульдих был без сознания. Она отвезла его в частную клинику, не имеющую отношения к Критикер, где ему диагностировали множественные ушибы и гематомы, а после того, как он пришел в сознание – сотрясение мозга и как следствие – травматическую амнезию. После общения с Шульдихом на следующий день Ханаэ прибавила бы к официальному диагнозу потерю телепатических способностей – если бы хоть кто-то поверил ей, что они были у пациента изначально.

Она не могла быть уверена на сто процентов. Возможно, он притворялся. Но она по-прежнему не видела причин не верить Кроуфорду.

Кроуфорд сказал, что после операции на маяке их будут искать. Он не сказал – кто, и Ханаэ не стала спрашивать. Кроуфорд сказал, что Шульдих, не помнящий, кто он такой, и не имеющий возможности использовать свой дар, будет обузой. Это также было ей понятно.

Кроуфорд сказал, что вернется за ним.

Кроуфорд не сказал – когда. И Кроуфорд использовал именно это выражение – «вернусь за ним».

Глядя на Шульдиха, который помешивает свой кофе с обманчиво отсутствующим выражением лица, Ханаэ думает, что ей следовало бы уделять больше внимания формулировкам и тому, что за ними стоит.

* * *

Шульдих не кажется Ханаэ красивым. Он не в ее вкусе. Она понимает, почему Хибуко-сан, живущая в соседнем коттедже, иногда подходит к забору, разделяющему участки, когда Шульдих работает в саду, сняв рубашку и рассыпав по спине огненный хвост. Она понимает девушку из лавки с пряностями, которая старается вежливо спровадить остальных клиентов, когда Шульдих приходит за покупками.

Она просто не разделяет их восторга. И если бы ее спросили – зачем она взяла бессрочный отпуск, уехала за город и нянчится с мужчиной, который лишился всех своих воспоминаний, она бы ответила, что другой мужчина два месяца назад выдал ей чек с пустой графой суммы, и она все еще надеется на то, что этот чек будет оплачен.

Она понимает, что это глупо. Теперь – понимает.

Потому что дар Шульдиха, не находя привычного выхода, проявился неожиданным образом.

* * *

Уже полтора месяца, с момента, когда его выписали из клиники, Шульдих живет за городом в коттедже Ханаэ. Он перестал задавать вопросы.

Сначала его интересовало, что он, европеец, делает в Японии. Он предположил, что он либо немец, либо некоторое время прожил в Германии – так ли это? Ему хотелось знать, почему Ханаэ взяла на себя заботу о нем.

Он, черт возьми, хотел знать, что происходит.

На некоторые вопросы Ханаэ не могла ответить даже с учетом прочитанного досье. Но это ее не волновало – у нее имелась четкая инструкция от мистера Кроуфорда. На все вопросы существовал только один ответ: «Не знаю».

Так будет удобнее, сказал мистер Кроуфорд. Ханаэ не видела смысла с ним спорить.

Она вообще предпочитала не спорить с мужчинами, которым приписывала качества лидера. Она преклонялась перед Персией. В последнее время ей остро не хватало объекта для преклонения.

Она отдавала себе отчет, что Кроуфорд также это понимает. С ее точки зрения, подобное взаимопонимание сильно все упрощало.

Ханаэ ответила Шульдиху только на один вопрос. «Я же не могла бросить тебя там, на пляже, и тем более не могла оставить одного потом», – сказала она.

В этом ответе не было ни слова лжи. В нем просто не хватало нескольких слов правды.

Шульдих зашел ей за спину и слегка подул в затылок.

– Знаешь, – сказал он, и она спиной почувствовала, что он улыбается. – Мое имя мне не соответствует. Если я и правда в чем-то виновен, за что мне столько везения? Ты могла бы просто оставить меня там, в больнице.

Они оба знают, что могла бы. Они оба понимают, что мимолетное знакомство (якобы мимолетное, так она сказала ему) – вовсе не повод опекать его.

Наверное, он думает, что Ханаэ к нему неравнодушна. Иначе зачем Шульдих ей нужен? Не так уж хорошо он умеет варить кофе и подстригать газон. Отвратительно, по правде говоря – и то, и другое.

А Ханаэ хочет знать только одно – как все это закончится.

Потому что чем дальше, тем больше она укрепляется в мысли, что банк не обналичит ее чек.

* * *

Шульдих не читает мысли, теперь Ханаэ знает точно. По утрам он с тревогой спрашивает у нее, как она себя чувствует. Она не верит в его актерские способности.

Он говорит, что ей нужно больше спать. Он говорит, что она же взяла отпуск, так что пусть отдохнет.

Ханаэ понимает, чем грозит ей этот отпуск. Она не тешит себя иллюзиями. Она сама поставила руководство в известность о том, кто будет жить в ее загородном коттедже. И совершенно не удивилась, когда в Критикер одобрили ее план – держать при себе, наблюдать, собирать информацию. Слово «оракул» снова подтвердило свою значимость; «они не откажут вам» - сказал Кроуфорд.

Ни Кроуфорд, ни Критикер не упомянули о том, что будет с карьерой и (возможно) жизнью Китада Ханаэ в случае, если что-то выйдет из-под ее контроля. Она достаточно умна, чтобы вообразить эти последствия самостоятельно.

Но не это мешает ее отпуску. Не поэтому по утрам она выглядит осунувшейся и разбитой.

Дело в том, что Шульдих видит сны. И Шульдих транслирует их, как радиостанция.

Ханаэ понятия не имеет, какой у него «радиус действия». Ей любопытно, что может подумать о таких снах Хибуко-сан. Ей любопытно, не поэтому ли она подходит к забору поглазеть на Шульдиха.

Сама Ханаэ из-за этих снов не может нормально спать уже три недели. Потому что во сне Шульдих все помнит. И потому что ему – уже три недели – снится исключительно Кроуфорд.

* * *

… Кроуфорд, который аккуратно снимает свой пиджак от Армани. Вешает его в шкаф. В этом нет позерства, нет показного самоконтроля. Он делает так потому, что делает так всегда. По крайней мере, всегда – с Шульдихом, потому что того поведение Кроуфорда вовсе не задевает.

Шульдих развалился на диване, перекинув ноги через подлокотник, и ждет, делая вид, что читает глянцевый журнал. Когда он такой – внешне расслабленный, скрученный в невидимую тугую пружину, опасный, очень опасный, дикий зверь – Ханаэ почти готова признать, что в нем есть нечто притягательное; даже для нее. Шульдих морщится, когда его взгляд падает на какое-то неудачное фото, Шульдих бросает на Кроуфорда быстрый взгляд из-под длинных ресниц, – странно, она не замечала раньше, что они у него тоже рыжие, только чуть темнее, чем волосы.

Это игра, они играют в нее не первый раз, и она обоим нравится. Кто первый перестанет делать вид. Кто первый даст понять, что сегодня, пожалуй…

Кроуфорд направляется к бару. Он проходит очень близко от дивана, на котором расположился Шульдих. До последнего момента ничего не происходит, и только когда Кроуфорд, специально замедливший шаги, понимает, что его намек не принят, на лице Шульдиха появляется и тут же пропадает улыбка Чеширского кота, и, не меняя позы, он быстрым движением выбрасывает руку и хватает Кроуфорда за колено.

Можно было бы назвать это сигналом – если бы сигналом на самом деле не являлась особая улыбка Кроуфорда, адресованная телепату сорок минут назад, когда Шварц вернулись в особняк.

Ханаэ, пожалуй, назвала бы это вторым звонком – если бы ее на самом деле интересовали термины и метафоры.

Кроуфорд, остановленный столь бесцеремонным способом, замирает на месте, и смотрит на Шульдиха, который в свою очередь оторвался от журнала и взирает на начальство с деланным недоумением.

А затем – все происходит очень быстро.

Ханаэ не успевает понять, каким образом Шульдих оказывается на ковре; ей кажется, что он просто стекает с дивана, увлекая за собой Кроуфорда. Кроуфорд не сопротивляется. Шульдих стаскивает с него галстук, и бросает в сторону дивана. Кроуфорд морщится, не глядя поднимает упавший галстук с пола и, протянув руку, кладет его на стол. Шульдих снова усмехается, и Ханаэ думает, что педантичность Кроуфорда его все-таки немного забавляет.

Больше она не думает ни о чем.

Шульдих уже не усмехается; закусив губу, он помогает Кроуфорду кое-как стащить с себя рубашку, и шипит, когда Кроуфорд прикусывает его сосок, и бормочет что-то по-немецки, когда Кроуфорд целует его живот и тянет на себя пряжку пижонского ремня.

Брюки Шульдиха летят в сторону дивана, белье следует за ними, и рыжий выгибается дугой, и подается бедрами вперед и вверх – навстречу языку и губам. Кажется, Кроуфорд даже усмехается, потому что осознает, что сейчас это тело полностью в его власти, и даже если Шульдих в таком состоянии способен прочитать его мысли, это только укрепит Кроуфорда в его правах.

Шульдих стонет, запускает пальцы в черные волосы.

Ханаэ комкает простыню, облизывает пересохшие губы.

Кроуфорд выпускает член Шульдиха, дважды проводит по нему рукой, собирая смазку, снова берет его в рот, и одновременно начинает растягивать Шульдиха двумя пальцами.

Ханаэ отбрасывает одеяло, запускает правую руку под ночную рубашку и сжимает пальцами клитор.

Шульдих разводит ноги как можно шире, подается навстречу, открывается полностью. Кроуфорд продолжает ласкать его языком и пальцами, пока Шульдих не сдается и не просит – вслух.

– Трахни меня, – повторяет Ханаэ вслед за Шульдихом. – Трахни меня сейчас.

И сдавленно стонет, когда Кроуфорд, который уже успел избавиться от собственных брюк, одним длинным движением входит в Шульдиха до самого конца, и начинает двигаться – плавно, тягуче, как будто лениво, и только сбившееся дыхание выдает его с головой. Дыхание, и еще закушенная губа, и бисеринки пота на висках, и еще – последние резкие движения, когда он уже не сдерживает себя, и Шульдих, кажется, уже совсем невменяем, его голова мотается из стороны в сторону, огненные волосы веером рассыпались по ковру, и он стонет в голос, когда они – все трое – одновременно кончают.

* * *

Не имеет значения, спит она, или бодрствует. Она все равно это видит. Каждую ночь, как только Шульдих засыпает.

Все оказалось сложнее, говорит Ханаэ самой себе, закуривая длинную тонкую сигарету. Она обычно не позволяет себе курить в постели. Сегодня у нее дрожат колени, и она боится не дойти не то что до кухни, а даже до окна – чтобы открыть его. Дым причудливыми спиралями свивается под потолком.

Все оказалось сложнее, думает она, стряхивая пепел на пол. Мои чеки, кажется, вообще не принимают в этом банке.


* * *

Утром Шульдих такой же, как всегда. Он улыбается ей – все тот же баланс искренности и вежливости. Ее не хватает даже на это. Только не по утрам.

Он наливает ей кофе. Он придвигает к ней тарелку с круассанами. Он подходит сзади и небрежно обнимает ее за плечи.

Ханаэ думает, что она этого не выдержит. Шульдих может ничего не помнить. Она может сделать вид, что ничего не происходит. Невозможно только игнорировать атмосферу секса, которая пропитала весь дом. Не имеют никакого значения личные симпатии и антипатии. Не имеют значения предпочтения и вкусы. Даже чеки внезапно обесцениваются.

Все, что важно – это запах волос после душа, кошачья походка и полоска загорелой кожи над поясом темно-синих джинсов. Это для нее.

Шульдих же считает, что наибольшее значение в эти дни следует придавать повороту головы, длинным красным прядям, которые кольцом обвились вокруг ручки кофейной чашки, узкой аккуратной стопе на перекладине стула.

Это даже на влюбленность не тянет. Это можно было бы назвать сублимацией, думает Ханаэ, мастурбируя в душе, если бы это не было настолько пугающе верно.

Чертов Кроуфорд наверняка это предвидел. Всё это, без исключения. Слово «оракул» по-прежнему в ответе за все происходящее с ними.

Ханаэ не может знать, что думает по этому поводу Шульдих. Она готова предположить, что ему еще тяжелее: она, по крайней мере, и наяву помнит, как называется их общее наваждение.

… Шульдих обнимает ее, потом осторожно целует в затылок и бесшумно выходит из кухни.

Ханаэ обнимает себя за плечи там, где лежали его руки.

Но в эту ночь она не приходит к нему. Все еще нет.

Она выдерживает еще ровно сутки.

* * *

Она входит в его комнату, и ее сознание тут же раздваивается.

Ханаэ видит реального Шульдиха, разметавшегося на постели, на одеялах, сбившихся в ком. И в то же время видит другого Шульдиха – лежащего на диване, с заведенными за голову руками, выгибающегося навстречу ласкающим губам. Во второй картине присутствует Кроуфорд. В первой картине Шульдиху явно не хватает партнера.

Ханаэ опускается на кровать между широко разведенными коленями Шульдиха, окончательно стягивает с него одеяло и сжимает его член в руке. Шульдих стонет, но не просыпается, а в его сне Кроуфорд в точности повторяет движение Ханаэ. Тогда она опускает голову и обхватывает член губами, и это уже совсем дикое ощущение, потому что Кроуфорд из сна и она сама сливаются для просыпающегося Шульдиха в нечто целое. И это так странно и необычно, и настолько выбивает из колеи, что Ханаэ и не думает сопротивляться, когда сильные руки внезапно вздергивают ее вверх, на подушку, и Шульдих прижимает ее к постели. В темноте его глаза кажутся ненормально огромными, и его волосы падают ей на лицо, а она боится, что он сейчас что-то скажет и все разрушит, но Шульдих только усмехается и одним движением входит в нее, и это неожиданно замыкает круг, Кроуфорд-Шульдих-Ханаэ-и снова Кроуфорд, которого тут как будто и нет, а на самом деле трудно представить кого-то более реального, более присутствующего, и она выгибается навстречу (кому?), а он входит (отдается?), и внезапно все становится на свои места, только это ничего не меняет, потому что и ей, и ему сейчас одуряющее хорошо.

Кроуфорд приезжает на следующее утро.

* * *

Это так естественно, думает Ханаэ, наблюдая из окна за Шульдихом, который бросил шланг для поливки и идет открывать ворота, чтобы джип мог заехать во двор. Нет ничего более естественного, думает она, не замечая, что уже пять минут вытирает руки передником.

Это, кажется, называется – катализатор? – спрашивает она сама себя. И сама же себе отвечает: да, именно так. Дальнейшая химическая реакция от нее не зависит.

Шульдих что-то говорит Кроуфорду, оборачивается, смотрит в окно, и Ханаэ хочет куда-то спрятаться, закрыться, не впустить, – когда ее сознание обволакивает что-то мягкое и теплое, и голос Шульдиха в голове произносит: «Ну что ты дергаешься, дорогая? Я ведь должен тебя поблагодарить». Ханаэ не хочет его благодарности, ей наплевать, и Шульдих в ее голове хмыкает и отстраняется. А она поднимает голову, смотрит в окно и встречается взглядом с Кроуфордом.

Ханаэ думает, что ей стоит выйти во двор и хотя бы поздороваться (попрощаться?).

Ханаэ понимает, что в этом нет никакого смысла.

«Ты скажешь своим боссам в Критикер, что ко мне вернулась память и все мои таланты – можешь не уточнять, какие, – говорит Шульдих в ее голове. – Скажешь, что ты не могла меня удержать. Это правда, ты бы не смогла, даже если бы захотела».

Но я не хочу, думает Ханаэ, и Шульдих делает вид, что не прочел эту ее мысль. Эту – и следующую.

Я просто хочу, чтобы он оплатил мой чек, думает Ханаэ. Привыкшая быть сильной, привыкшая соответствовать мужчине-лидеру рядом с ней, она чувствует себя обманутой маленькой девочкой, которой пообещали и не подарили игрушку. А игрушка – рядом, только протяни руку, но она, увы, оказалась чужой.

Кроуфорд едва заметно качает головой, как будто тоже может прочесть, о чем она думает.

Впрочем, для этого сейчас необязательно быть телепатом. Вполне достаточно взглянуть на заплаканное лицо Ханаэ.


Окончание первое, для шипперов

Кроуфорд заводит мотор, и джип с глухим урчанием выезжает за ворота.

«Ханаэ, – думает Шульдих, – закрой ворота. Пожалуйста».

Она отвечает, что да, чуть позже закроет, и Шульдих, напоследок окатив ее сознание теплой волной, окончательно отступает.

– Брэд, – говорит он, отвернувшись от американца и глядя в окно, – а она ведь ждала, между прочим.

– Я в курсе, Шульдих. Ты считаешь, что я должен был забраковать этот вариант твоего спасения только потому, что сейчас мы оставляем за спиной зареванную Манкс?

– Зареванная Манкс – обязательное дополнение к плану?

– Да! – Брэд поворачивается чтобы мельком взглянуть на рыжего. Тот все еще смотрит в окно. – Шульдих, какого черта? Тебе ее так жаль?

– Ну, скажем так. Я ее вполне понимаю.

Шульдих наконец поворачивается к Кроуфорду и едва заметно улыбается.

– Я соскучился, между прочим.

Брэд уже снова смотрит на дорогу.

– Ни черта ты не понимаешь, – говорит он неожиданно устало. – К тебе память, кажется, только сегодня ночью вернулась.

Шульдих хочет обнять его сзади и уткнуться носом в волосы, но Брэд за рулем, и ему это не понравится. Кроме того, это будет излишне сентиментально, а Шульдих терпеть не может выглядеть сентиментальным. Поэтому он ограничивается тем, что на секунду сжимает руку Брэда в своей, и тут же отпускает.


Окончание второе, для любителей ангста

Кроуфорд заводит мотор, и джип с глухим урчанием выезжает за ворота.

«Ханаэ, – думает Шульдих, – закрой ворота. Пожалуйста».

Она отвечает, что да, чуть позже закроет, и Шульдих, напоследок окатив ее сознание теплой волной, окончательно отступает.

– Брэд, – говорит он, отвернувшись от американца и глядя в окно, – а она ведь ждала, между прочим.

– Я в курсе, Шульдих. Ты считаешь, что я должен был забраковать этот вариант твоего спасения только потому, что сейчас мы оставляем за спиной зареванную Манкс?

– Зареванная Манкс – обязательное дополнение к плану?

– Да! – Брэд поворачивается чтобы мельком взглянуть на рыжего. Тот все еще смотрит в окно. – Шульдих, какого черта? Тебе ее так жаль?

– Ну, скажем так. Я ее вполне понимаю.

Шульдих наконец поворачивается к Кроуфорду и едва заметно улыбается.

– Я соскучился, между прочим.

Брэд уже снова смотрит на дорогу.

– Шульдих, прекрати. Ее я еще могу понять – она женщина, в конце концов. Твои постоянные поползновения на мою территорию по меньшей мере смехотворны.

– Брэд, что это значит? – Шульдих изучает Кроуфорда цепким, холодным взглядом, но тот и не думает отвлекаться от дороги.

– Твои, с позволения сказать, фантазии, касающиеся меня, сыграли значительную роль в твоем выздоровлении, так что я не вижу смысла отрицать их очевидную пользу. И, разумеется, я это предвидел. Ты ведь не мог выставить щиты, поэтому…

– Заткнись.

– Как скажешь. – Кроуфорд усмехается и пожимает плечами. – Однако я считаю своим долгом предупредить, что если ты попробуешь…

– Кроуфорд, мать твою, я же сказал – заткнись!!! – Шульдих срывается на крик. И тут же успокаивается. – Я все понял и с первого раза.

– Замечательно, – кивает Кроуфорд. – В таком случае я рад буду и дальше с тобой работать.


Окончание третье, для тех, кому жалко Манкс

Кроуфорд заводит мотор, и джип с глухим урчанием выезжает за ворота.

Ханаэ не двигается с места. Она мысленно отвечает Шульдиху, что да, она сейчас закроет ворота, конечно.

Она не в силах пошевелиться.

Проходит десять минут, двадцать. Наконец она стряхивает с себя оцепенение, машинально проводит ладонью по лицу, но слезы уже высохли.

Ханаэ закрывает ворота и возвращается в дом. Она не может понять, что на нее нашло. Да, она не получила то, что хотела – но черт возьми, она давно уже поняла, что этим все закончится. Ханаэ спрашивает себя – когда она успела настолько увязнуть в этой иллюзии, чтобы поверить в саму возможность другого исхода.

Гораздо более важный вопрос – с каких пор эта возможность стала так много для нее значить.

Я не буду об этом думать, говорит Ханаэ сама себе. У нее ни черта не получается.

Когда в половине восьмого вечера звонит телефон, она уже успевает выпить три бокала красного вина. Она не собирается на этом останавливаться.

Человек на другом конце провода говорит, что напиваться в одиночестве – это не ее стиль.

– Я был о вас лучшего мнения, Китада-сан, – говорит он, и в голосе слышится усмешка.

Ей хочется сказать: катись к чертовой матери, Кроуфорд. Ей хочется бросить трубку. Ей хочется вышвырнуть телефон в окно.

Вместо этого она вежливо интересуется причиной его звонка.

– У нас остались незаконченные дела, Китада-сан. Я остался вам в некотором роде должен – за спасение моего сотрудника.

Желание выбросить телефон в окно становится нестерпимым.

– Мне ничего от вас не нужно, мистер Кроуфорд. – Она сознательно использует американскую манеру обращения, в пику его настойчивому «-сан».

– Разве? – Ей кажется, что он приподнимает бровь. Она видит его лицо так же отчетливо, как если бы он сидел перед ней. – А мне казалось, что я придумал хороший способ отблагодарить вас.

Она хочет сказать: мне не нужны ваши деньги. Она не успевает сказать ничего – потому что Кроуфорд говорит:

– Собирайтесь. Через двадцать минут я заеду за вами. Столик уже заказан.

– Зачем? – Она все еще не понимает.

– Я все-таки не думаю, что напиваться в одиночестве – это хорошая идея. – Вот теперь он точно улыбается. А Ханаэ боится вздохнуть, потому что ей кажется, что это опять чей-то сон – вполне возможно, что на этот раз ее собственный.

– Я решил составить вам компанию, – говорит Кроуфорд. – Насколько мне известно, вы все еще в отпуске, поэтому даже большое количество вина вам не повредит.

– А вам? – спрашивает она, понимая, что ее молчание затягивается.

– Я решил большую часть своих текущих проблем, так что на некоторое время могу позволить себе расслабиться. – И тут усмешка пропадает из его голоса, и он говорит совершенно серьезно: – Месяц я вам не обещаю, но неделю могу гарантировать. А дальше будет видно.

~The End~

@темы: фикоманское, Weiss Kreuz, mine.txt

---

Была в Москве

Собеседование состоялось, желаемую работу получила.
(Мы получили, что хотели, осталось понять - нужно ли нам это...)

В остальном - все равно тоскливо как-то.

@настроение: фя...

@темы: за жизнь

---

Cамокопательное, нах никому не надо

Я опять впадаю в состояние сверхобидчивое, сверхревнивое и крайне непродуктивное.
Лечение данного состояния (тепло и ласка) давно известно, однако в данный момент недоступно.
Поэтому возвращаются давно, казалось бы, убиенные детские комплексы под праздничным знаменем "Ах какая я вся не акуенная, а вовсе даже мерсская".
Из этого, разумеется, произростает злобство, себя-не-любие, на-себя-обидка и прочие симптомы гадкой суки.

Вот кого-то подарочек ждет, Такатори забодай ^_~
А ведь какая-то наивная душа рано или поздно если не влюбится, то хотя бы попытается пробиться ближе.
Не завидую ^_~

@темы: за жизнь

---

Флешмоб

Осалили меня, ничего не могу сделать...

1. Назовите пять знаменитостей, с которыми вы бы занялись сексом хоть прямо сейчас и без всяких вопросов.
2. Разместите в порядке возрастания привлекательности (самый для вас сексуальный - в конце)
3. Расскажите, после какого фильма/кадра/момента возникло такое отношение
4. Выложите фотографию
5. Осалите пять несчастных из числа своих ПЧ

Вот блин... Ну как же ж я без аниме? Ведь их же ж больше всего хочется!
Ну ладно, возьму себя в руки...
Да и еще... Несколько лет назад как минимум половину списка занимали бы Битлы... ^_~

5. Скотт Коэн. Волк из "Десятого королевства". Только там и видела, там и захотелось. И хочется до сих пор ^_~



4. Олег Меньшиков. Люблю давно, но торкнуло серьезно после "Цирюльника".



3. Эдвард Нортон. Как актер понравился в "Бойцовском клубе", а так, чтоб прям захотелось - это после "Иллюзиониста".



2. Робби Уильямс. Торкнуло после клипа "The Road to Mandalay", потом заценила и в других клипах. Очень мой тип, и внешне (этакое демоническое существо), и по стилю поведения ^_~



1. Джонни Депп. Когда оно началось - не помню. Чуть ли не с "Плаксы" хрен знает сколько лет назад. Но уж после "Пиратов" - это стало прям как-то неизбежно ^_~



Смутное чувство - кого-то неминуемо забыла...

Салю... Кого ж я салю?

Только не бейте, это ж дело добровольное ^_~
Да и выбор у меня небольшой...

[J]Ju-Ost[/J], [J]Olvar-san[/J], [J]Dako Serebro[/J],  ~Solinary~,  Лэнди

@темы: флешмоб, любимые мужики

---

Посмотрела "Шагающий замок Хаула"...

Нет слов.
Мульт - чудесный, сам Хаул - прелесть, моск не вернется никогда.

... Злая Маруся знала что делает, когда сажала меня на аниме, блин ...

@темы: отсмотр, аниме

---

ПЧ-ёвое ^_~

 Olvar-san приветствую ^_~
Располагайся ^_~

@темы: пч-евое

---

.

Иногда мне кажется, что я уж слишком Кудо. Чересчур. Во многом, если не во всем.
Разница в том, что моя Аска не умерла. Но никому от этого не легче, и страдания лирического героя налицо, в тех же масшбатах.

@темы: Weiss Kreuz, за жизнь

---

Песенный флешмоб

Пришел от  Aldhissla

Ставим плеер на рэндом (или шаффл) и записываем названия песен...


1. Что у тебя в душе? Ado, "Когда тормозил трамвай". Иными словами, такое вот легкомысленное нечто без определенных планов на будущее.
2. Каким меня видят мои друзья? Зимовье Зверей, "Куплеты про поэта". Гыыыыы))))) Вполне возможно)))))) Этакое богемно-лениво-несчастное существо ^_~
4. Песня о моём лучшем друге Атмасфера, "Radharani Syamasundar". Понятия не имею, о чем оно, ибо санскрит. Но оно при этом любимое у меня в Атмасфере, и очень приятно-родное ^_~
5. История моей жизни Rammstein, "Sonne". Ну я прям даже не знаю, что по этому поводу сказать...
6. Моё лучшее качество? Чиж, "Сен Симилья". Угу, видимо, мое лучшее качество - ершистость и непричесанная революционность, сочетающаяся с полным бездействием.
7. Что меня ждёт в ближайшие 24 часа? Rammstein, "Angel". Безопаснее всего считать, что меня ждет ангел))))) Но я в это не очень верю... ^_~
8. Что новенького в магазинах? System of a Down, "War". Угу, война с самой собой - не покупай это, дура, оно ж тебе даже не нравится!
9. Песня о моих родителях? Ночные снайперы, "Еврейская". Без комментариев))))))))))))
10. По какому принципу строится моя жизнь? Пушной, "WGAME". Точно))))))) Все на тормозах и в полусне)))))
11. Что будет играть на моих похоронах? Ария, "Что вы сделали с вашей мечтой". Мда, это уж точно... Вполне в моем духе. Впрочем, я таки не против.
12. Что обо мне думают окружающие? Зимовье Зверей, "Не вальс". Хм... Как-то оно странно. Разве что - думают, что циничная и затраханная? Ну так возможно оно и есть.
13. Как мне сделать себя счастливее? 5'nizza, "Натяни..." *умерла* Сегодня же надо попробовать натянуть на голову кондом - вдруг поможет?????? ^_~
14. У меня будут дети? Rammstein+Zemfira, "П.М.М.Л.". Видимо, нет.
15. Как я их назову? Мельница, "Фуга". Логично)))) Раз нет детей, то вместо их имен - инструменталка ^_~
16. Кто на мне женится? Піккардійська Терція, "Моя любов". Ну, хоть это обнадеживает, да ^_~
17. Какие люди в меня влюбляются? Мельница, "Сестра". О ужас... "Я спала со своей сестрой..." (с) bash.org
18. Как я умру? 5'nizza, "Сон". Видимо, мирно, и своей смертью... как ни странно ^_~

@темы: флешмоб

---

Ууууууууух!!!!!!!!

Я вернулась с Южного Буга!!!!!
Я сплавлялась на катамаране!!!!!!!!
У меня еще вчера болело все, даже то, что болеть не может, но сегодня мне уже легче, и остался только пазитифф!!!



Кроме катамарана (с которого в первый день я, кажется, и не слезала) было обширное и даже местами качественное пение под гитару у костра, писание пули, загорание (на солнце было градусов 40, так что скорее сгорание), и много здорового и нездорового гонева ^_~
Короче, я в восторге!

Фоты скоро будут ^_~

@темы: за жизнь

---

А вот скажите мне пожалуйста...

Как бы мне без особых затрат восстановить хронологию событий канона Weiss?

На БКпР я уже была. Запуталась.
Да и вообще - мне нужна хронология событий для Шварц, начиная от попадания Брэда в Розенкройц, и заканчивая ритуалом.

Это уже не говоря о том, что я теперь с трудом отличаю канон от фанона. Например, и Брэд, и Шульдих - они же оба учились в Розенкройц, насколько я помню? Или это фанаты так решили?

Короче, мне нужна консультация.
Кто мне F1? ^_~

@темы: Weiss Kreuz

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Свершилось чудо ^_~

Я вчера наконец-то посмотрела первые три серии "Алхимика".

Довольная ^_~
Эд действительно лапочка, хоть и строит временами страшные рожи. Сюжет пока нравится, хоть японцы и странные... Ну, то как всегда. За то и ценим ^_~

Даже музычка поперла ^_~





Теперь вот осталось наконец-то поставить на комп память, заново проинсталить винт, и притащить остальные серии домой.

... А потом, когда они закончатся, в ужасе пытаться понять, какого меня уже месяц не пускает на торренты...

@темы: Fullmetal Alchemist, отсмотр